Другой путь - Страница 25

Мы говорили еще долго и Валентину Аркадьевичу приходилось объяснять нам такие очевидные вещи, что было трудно понять – как мы сами до такого не додумались?

Постепенно разговор свернул на жизнь внутри Советского Союза:

— Теперь каждый новый день я просыпаюсь в предчувствии чего-то нехорошего. Как год назад в Алма-Ате запахло национализмом, мне стало понятно, что обратной дороги нет, — поделился Изотов. — У меня приятель хороший там уже лет двадцать обитает. Прилетал летом. Если то, что рассказал мне Владимир Павлович – правда, то Союзу и в самом деле недолго осталось жить. Слишком велики внутренние напряжения. Конструкция их не выдержит. И, думаю, у Горбачева на самом деле нет времени. Даже если он не такая скотина, какую ты мне описал, то ничего реформировать он уже не успеет. А старая максима большевиков гласит: не можешь контролировать процесс – возглавь его! Никто же не объяснит ему, что на пожаре нужно спасать самое ценное, а от остального избавляться с радостью. Он будет либо спасать все, либо пусть все сгорит! А потом спляшет гопака на пепелище своей избы: смотрите, как здорово я придумал сжечь этот грязный, вонючий хлев! Герой.

— Вы все еще верите, что этот человек работает на благо Родины? — удивился я.

— Не мог же он быть сорок лет коммунистом, влезть на самый верх иерархической лестницы и в одночасье переродиться?

— История знает немало подобных примеров.

— Да уж, Иуд она наплодила, — согласился Изотов. — У вас деньги-то наличные есть, голодранцы?

Захар достал из портмоне пятьсот долларов. Я порылся в своих карманах и добыл столько же.

— Я про рубли спрашиваю, — уточнил Изотов. — Это не деньги, это валюта.

— А, — первым сообразил Захар и вынул из того же портмоне десяток фиолетовых четвертаков, что обменяли мы в Шереметьево. У меня было три сотенных, полученных там же.

— Пятьсот рублей на две недели? — Валентин Аркадьевич тяжело вздохнул. — Все-таки бестолковые вы оба. Отдохнула на вас мать-природа.

Он подошел к книжной полке, достал какую-то книжку и раскрыв ее, высыпал на стол ворох купюр. Среди денег там появлялись какие-то непохожие на рубли бумажки.

— Что это такое?

— Чеки Внешторгбанка, — ответил Изотов, собирая их в кучку. — Когда получил их для покупок в “Березке”, подумал – зачем сейчас приобретать что-то, если лет через пять товар будет поновее, да поинтереснее? Вот, отложил.

— В следующем году “Березки” по всей стране закроют. Купите лучше новый телевизор сейчас. — Посоветовал я. — Или холодильник – что там в этих магазинах есть? Скоро ничего не будет. Тратьте все. А то выйдет, что вы зря работали, зарабатывая эти фантики.

— Спасибо, — поблагодарил Изотов. — Вот вам тысяча рублей, потом отдадите при случае.

Мы поговорили еще полчаса и стали собираться – поезд не стал бы нас ждать. Валентин Аркадьевич пригласил заходить на обратном пути. Но и без приглашения мы собирались это сделать.

Закупившись “монгольскими” подарками, мы поехали на площадь трех вокзалов.

Дорога через заснеженную страну на поезде – то еще удовольствие: тыдык-тыдык, тыдык-тыдык, за окном белая пелена, в щели иногда ощутимо дует с улицы, проводник – золотозубый узбек, напихивающий в купе по шесть человек. Впрочем, этого и стоило ожидать от поезда “Москва-Ташкент”, на который нас угораздило взять билеты. Мы смогли отстоять свое купе от злобных поползновений хитрозадого хлопкороба – помогли американские документы, но выходить в коридор лишний раз остерегались. Казалось, что весь Узбекистан едет в этом вагоне.

— Интересно, если они все здесь, то кто остался в Ташкенте? — спросил я у покрытой снегом равнины за окном.

Малая родина встретила нас оттепелью – часто капало с крыш, на дорогах машины устроили жуткое месиво из грязи и снега, прямо возле вокзала кто-то поставил двухметрового снеговика, сейчас перекошенного и лишившегося одной из “рук”.

— Ты к маме? — спросил Захар.

Мы не обсудили детальную программу поездки.

— Нет, Захарыч, я пойду навещу свою первую воспитательницу в детском саду! Ну что за вопрос?! Ты же тоже не в кружок авиамоделизма сюда приехал?

— Гы-гы, — ответил Захар и побежал к подходящему автобусу N22. — До вечера, Серый!

А мне от вокзала было и пешком недалеко идти. Только двадцать восьмого декабря 1987 года на тротуарах было очень грязно и скользко. Но я радовался даже этой возможности испачкать ноги.

Конечно, мамы не было дома – зачем ей быть дома в понедельник? Но запасной ключ всегда хранился у бабы Вали – соседки.

После недолгого допроса перед закрытой дверью: “А кто там? А к кому? А Сережи нет уже давно! Ты – Сережа? Не морочь мне голову, иди отсюда!”, она все же решилась выглянуть из квартиры, и я едва успел ее подхватить – впечатлительная бабуся лишилась чувств-с, упала в обморок, сомлела – и все это она сделала сразу. Я всегда говорил матери, что не стоит сильно полагаться на соседку: она из тех людей, для которых даже укус комара – событие вселенского масштаба. А закипевший чайник бабка была готова обсуждать неделю. Со всякими подробностями, которые нормальный человек и не заметит: “вот и когда огонь-то газовый зажегся, я услышала как мусорная машина приехала. Думаю – не Степка ли это? Ан нет, Степка-то на автобусе ездит! Али может, перевели на мусорку? Вот и думаю – Степка или не Степка? Даже Марьванне позвонила – в окно-то выглянуть боязно. Мы со Степкой прошлый раз так полаялись! Что ты! Прибить меня, старую, обещал. И здесь вдруг… как мой чайник закипит!!!!!!!!” Вот этот баб Валино “чайник закипел” я и приклеил к подобным людям – излишне эмоционально переживающим мелочи.